Маттео, Швеция. Шведское общество в значительной степени основано на индивидуализме, люди воспринимают себя обособлено, и этот менталитет в той или иной мере проник и в католические круги — по крайней мере в наших краях. С момента нашего приезда в страну восемь лет назад мы с женой переживали опыт сухости даже в Церкви. На протяжении долгого времени из-за незнания языка нам не хватало смелости, чтобы вовлекаться в жизнь и деятельность прихода. Однако в последние годы мы осознали, что проблема гораздо глубже и носит личный характер. Мы не понимали, что дела, которые совершает Бог, не в наших руках. Наш страх был связан с гордыней, мы думали: какое впечатление мы произведем на людей, если будем плохо говорить на их языке? Как сможем поделиться нашим опытом, если над нами будут смеяться? Одновременно мы замечали, что вере, которую мы передавали нашим детям, недоставало места, какое у нас было раньше, когда мы жили в Риме. Мы жаловались и постоянно сравнивали красоту прошлого с пустыней настоящего. Но в конце концов стало ясно: пережитый опыт и признание непрестанной любви Бога к нам должны найти свое выражение. Мы стали предлагать семьям из прихода проводить вместе вечера. Нам важно было задействовать и родителей, потому что дети начинают проявлять интерес, только когда видят, как это прежде делают взрослые. Все началось с простых вещей: месса, ужин, фильм или игры. На первых порах нас было двадцать пять (для настоятеля — уже толпа!), сейчас нас семьдесят пять. Со временем мы с женой увидели множество чудес. В Швеции детям сложно общаться со взрослыми, если это не родители. Когда одноклассники детей приходят к нам в гости и я задаю им вопросы, обычно они отвечают не мне, а детям, им нужен посредник. И дело не только в языке: дети, подростки видят во взрослом чужака, угрожающего их свободе. В первые наши встречи между нами царило гробовое молчание. А в последнее время они стали отвечать. Для нас это знак зарождающейся свободы. И вот подтверждение: родители теперь приглашают другие семьи, не из прихода.

Что-то похожее я пережил и в общине Движения. Мы привыкли к римской жизни и поначалу страдали от небольшого числа людей (как будто мы были неспособны что-то «создать»). Благодаря отношению с женой и постоянному диалогу, мы углублялись в целомудрии и в сознании о том, что все творит Тайна. Тогда мы доверились Провидению. Количество людей не пошло резко вверх, но мы заметили, что отношения с теми, кто приходит к нам, больше не определяются желанием обладания. «Сколько вы тут будете? Останьтесь еще на годик!» — обычно говорили мы людям, боясь, что окажемся в одиночестве с нашим опытом веры. Сейчас мы можем встречать других без страха, поскольку мы видели, что Господь никогда нас не оставлял.

У меня есть вопрос о работе на школе общины. Когда мы читаем на английском разные тексты последних лет, даже мне сложно понимать, а для остальных, для тех, кому история Движения или вера в принципе в новинку, понимание становится серьезным препятствием (перевод, особый язык Джуссани, исторический контекст, в котором он жил и на который ссылается). С годами мы поняли, что сами по себе книги отца Джуссани не созидают общину. Нужна дружба во Христе, живые близкие отношения между нами, внимание к жизни друг друга, делающее явной любовь Христа, от которой рождается общение. Эти выводы, возникшие и развивавшиеся в римский период нашей жизни в тесных отношениях с Каррасом и Йоне, привели к тому, что мы чередуем школу общины с обедами или ужинами у нас дома, как Каррас и Йоне делали с нами и со многими другими. Разница в том, что у нас нет их невероятной способности прояснять вопросы, связанные с текстами и с верой. Там, где мы живем, появилась община, которую мы очень любим, но я не знаю, достаточно ли просто совместной жизни без должного погружения в тексты. Я вижу между нами в Движении живые ростки, но, когда читаю тексты, возникает своеобразный разрыв, и я не понимаю, что с ним делать.



Давиде Проспери. Текст — инструмент, но «стать твоим» должен не только текст, но и опыт, который он описывает. А чтобы он стал твоим, необходимо вживаться в причины и основания нашего пути. Если бы речь шла только о результате нашей проницательности, способности или стратегии, а не о плодах безмерной любви, которую мы признаем, как ты сам сказал, в нашей жизни (вспомните Бернадетту Субиру), мы бы передавали другим только самих себя и ничего больше. Такое искушение подстерегает каждого, мы тоже можем использовать слова Движения, чтобы говорить что-то свое, что чувствуем мы, что считаем настоящей харизмой. И мы можем говорить очень складно. На самом же деле Движение идет на огромный риск, принимая опыт, который ты переживаешь, который хочешь переживать сам и передаешь другим в той мере, в какой желаешь переживать опыт общения с окружающими тебя людьми. Возможно, ты чего-то не понимаешь, но кто знает, не объяснит ли тебе завтра кто-то из них то, что они встретили благодаря тебе. Этого желает каждый из нас, и это означает переживание подлинного отцовства: когда дети растут, отец хочет однажды последовать за ними по дороге, на которую он их поставил. Инструмент, помогающий нам, — наша компания. Мы здесь вместе и помогаем друг другу с твоими вопросами, с конкретными проблемами. Сейчас вы собираетесь на ужин — отлично. Постепенно ваш путь и происходящие события укажут наиболее подходящие формы для ваших встреч.

Федерика, Турция. Во многих странах Ближнего Востока (и не только) контекст часто не позволяет открыто выражать культурные или политические суждения. Не всегда можно публично говорить о христианстве, и уж точно нет доступа к местам, связанным с воспитанием. По этой причине я ощутила как жизненно важный призыв вживаться в предложение Движения как в единственную возможность для меня там, где я нахожусь, — возможность для жизни и миссии. Однако многое из сказанного в эти дни я с болью слышала как нечто далекое от моей повседневности, где группы старшеклассников или студентов из Движения, культурные центры и даже каритатива просто немыслимы. Мне важно понять, как приложить то, о чем мы говорим здесь, к моей реальности, которую я и другие друзья на Ближнем Востоке переживаем в течение года, в которой мы встречаемся с людьми. Как преодолеть разделение между этой реальностью и работой, предложенной вами в эти дни?

Отец Франческо Феррари. Я какое-то время жил в Канаде и в Чили. Там контекст отличается от описанного тобой или Маттео, но возникают те же вопросы, что и у вас. Первый важный момент такой. Что значит жить Движением в Турции, скажешь нам ты. Мы этого не знаем, там живешь ты. Это путь, на котором все Движение может расти через твой опыт, разделяемый в общении с нами. Именно ты способна обогатить наше предложение через твои открытия. Я не хочу сказать: «Это твои проблемы, сама разбирайся», — я подчеркиваю, что Движение в мире живет не только тем, что исходит из его «центра». Наоборот, Движение возрастает благодаря опыту всех людей в мире.

Добавлю три замечания из собственного опыта в миссии. Прежде всего, благодарность за маленькие знаки поддержки. Например, до отъезда за границу, я часто недостаточно ценил статьи на сайте или в «Трачче». Когда ты один, рассказ человека с другого конца света может стать помощью и поддержкой на долгие дни. Я начал с бóльшим интересом и нетерпением благодарно принимать каждое слово, каждую деталь, дарованные мне компанией. Отсюда и необходимость искать близких отношений с людьми. Я поехал в Чили с моим другом Рубеном. Там уже была община, но в новых для нас условиях нам двоим важно было встречаться время от времени хотя бы на полчаса, тогда как раньше эти полчаса не слишком много для меня значили. Итак, первое — рост любопытства и внимание ко всему, что предлагает Бог через Движение. Второй аспект — правило жизни, всегда ясно напоминающее, что самое главное — Христос. Глубокий смысл всего, что мы делаем и чем друг друга поддерживаем, в том числе и в Милане, где нас много, — компания Христа, Который никогда нас не оставляет. Правило, моменты молитвы, школа общины, даже если ты переживаешь ее в одиночестве, — это для меня всегда и везде, даже среди множества людей, инструмент, напоминающий о сути всего, что мы делаем. Я благодарен за пережитые периоды засухи и черствости (и не только за рубежом), потому что они подводили меня к сердцевине, к смыслу нашей компании — не «нашей», а Христовой.

Давиде Проспери. Подчеркну один аспект, в котором для меня заключается весь секрет. Для нас жить Движением — не воспроизводить некие формы жизни, а участвовать в ней. Тот факт, что там, где ты находишься, ты не можешь переживать то, о чем мы сейчас говорим, не означает, что это не созидает твой опыт. Мы принадлежим к нашему общению, и потому то, чем живешь ты, — мое, то, чем живу я — твое, где бы я ни был. И это позволяет расти мне и тебе, если мы разделяем опыт друг с другом. Именно так мы поддерживаем друг друга в повседневных обстоятельствах нашей жизни. То, что ты живешь там в непростой ситуации, помогает мне каждый день в памяти переживать мою непростую ситуацию. Если бы мы постоянно сознавали нашу дружбу как фактор, поддерживающий нашу жизнь во всем, что мы делаем, мы бы никогда не впадали в меланхолию и были бы радостными, в глубине души — радостными. Может быть, грустными, уставшими, страдающими, но в глубине души — радостными, потому что красота любви, охватившей нашу жизнь, делает все, чем мы живем и что говорим друг другу, взаимным.



Фьоренца, Оман. Там, где я живу, люди принадлежат к совершенно «другому» миру в сравнении с нашим. С годами я поняла, что мученичество в некотором смысле означает, что нужно «умереть» в том, кто ты. Часто, как говорил кардинал Пиццабалла на Митинге в Римини, есть искушение поступить как ученики: «Кто-то заснул, кто-то сбежал, кто-то достал меч из ножен…» Но есть другой путь — остаться, как Иисус, потому что однажды нас спросят, где мы были, и мы ответим: «Мы были там». В сложных и порой непостижимых ситуациях (в том числе и среди нас) самое прекрасное — оставаться, умирая для твоей позиции. Это позволяет все больше «соединяться» с другим: ты начинаешь кивать, как индийцы, или стараешься стать чуть-чуть арабом, вжиться в их жизнь. Тогда мученичество превращается в воскресение, то есть ты открываешь какой-то новый Его аспект. Монсеньор Паоло Мартинелли там же, на Митинге, говорил: «Пустыня — отношение с Богом, потому что она всегда движется, всегда меняется, ты не в силах остановить ее». И ты должен слиться с ней и «оставить» себя, чтобы Он так или иначе заговорил с твоим сердцем, сказал тебе что-то, о чем ты и подумать не мог.

Давиде Проспери. Иногда у нас складывается мрачное представление о мученичестве, а ведь на греческом это слово означает свидетельство. Никто из нас не стремится пролить кровь: мы стараемся все больше соединяться со Христом. В начале истории Церкви христиан преследовали, как до сих пор происходит во многих уголках мира. Далеко не у всех хватало мужества, чтобы быть растерзанными львами или распятыми. Но, в том числе и благодаря словам пап, укреплялась уверенность в том, что кровь мучеников омывает и их грех, и их стыд, — настолько сильным было осознание общения. Так кровь мучеников становится источником изменения моей личности: ты — это я, я — это ты, и твое свидетельство начинает менять образ моей повседневной жизни. А когда нет такого сознания, и свидетельство становится результатом наших неимоверных усилий.