В течение восьми лет, с 1981 по 1989 год, Богоматерь являлась в Кибехо, глухой деревне на юге Руанды. Она пожелала беседовать с тремя юными девушками, Альфонсиной, Мари Клер и Натали; им Она показала, среди прочего, резню, насилие и груды изуродованных трупов на улицах Руанды. В течение нескольких месяцев Богородица просила, чтобы все население страны обратилось и посвятило себя молитве, дабы отвратить зло. Но Ее не услышали. Явления, признанные католической церковью в 2001 году, оказались во многом пророческими, поскольку предвосхитили геноцид, который опустошил страну в 1994 году. Жан Поль Хабимана, преподаватель религии в Европейской школе в Милане, автор книги «Несмотря на страх» (Nonostante la paura. Terre di Mezzo editore, 2021), переживший бойню, в которой тридцать лет назад от рук хуту погибло более миллиона тутси, рассказывает о страшном периоде в жизни своей родины. Он тутси, его жена, Мари Луиза, – хуту, и они хорошо знают, что значит пытаться простить, не замалчивая раны прошлого – тяжелого прошлого, как свидетельствует их рассказ.

Шестого апреля 1994 года десятилетний Жан Поль играл во дворе: шли пасхальные каникулы, и школы были закрыты. Его семья (отец-коммерсант, мать-домохозяйка и семеро детей) – этнические тутси и католики, как и почти половина восьмимиллионного населения Руанды в то время. По радио передали новость о том, что сбит президентский самолет – почти наверняка покушение. Так начался хаос. «На следующий день стали поступать слухи о массовых расправах хуту над тутси. Мы бежали, оставив на столе горячую еду, в какой-то момент нас захлестнул поток обезумевших людей. Это был последний раз, когда я видел отца».

В неразберихе семья разделилась. Жан Поль побежал в единственное известное ему место: приход Шанги в нескольких часах ходьбы от деревни. И не он один. Когда вечером он, измученный, добрался до церкви, она оказалась переполненной. Там он воссоединился со своим младшим братом Винсентом и несколькими двоюродными братьями. Раненые рассказывали о том, как столкнулись с кровавой яростью интерахамве, военизированной группировки хуту. В течение нескольких дней мальчики Хабимана оставались взаперти, без еды и воды. «Хуту окружили приход, перекрыли водоснабжение. Чтобы выжить, мы жевали банановые листья, иногда пробовали выходить на улицу переодетыми в девочек, чтобы выпросить милостыню. И молились на розарии». Прошло немало дней, пока монахиням-хуту удалось тайно вывести часть детей. Среди них был Жан Поль. «Они рисковали жизнью, чтобы укрыть нас в своем монастыре. Там была вода, но еды не хватало и ее строго нормировали. Однако спокойствие длилось недолго». Двадцать девятого апреля группа боевиков вновь вторглась в поселок. «Я выбежал на улицу и оказался среди мертвых, раненых, кричащих о помощи людей, в которых стреляли интерахамве. Мне удалось выжить, за что я по сей день благодарю Бога». Читать хронику тех месяцев мучительно больно, но она помогает понять многие вещи.



«Я нашел убежище в доме Марии и Силаса, двух хуту, которые не были согласны с происходящим. Там я узнал, что моя мать и братья живы, и это пробудило во мне надежду. Я прятался у них несколько дней, пока не стало слишком опасно, потому что по деревне поползли слухи, что они укрывают тутси». За сто дней резни они помогли более чем пятидесяти людям, и именно это стало для меня решающим моментом в процессе прощения в последующие годы: они, как и монахини, были готовы умереть, лишь бы помочь нам. В конце концов они предложили мне поехать в лагерь беженцев».

Там к Жану Полю чудесным образом присоединились его мать и братья. Семья постоянно молилась на розарии. «Я все время просил Бога: „Не дай мне умереть сегодня, сохрани мне жизнь до завтра“. Мы не цеплялись за веру от отчаяния, для нас это была сама жизнь. Как бы моя мама выжила и вырастила семерых детей одна, не будь она уверена в благой судьбе? Она потеряла мужа, братьев и сестер, друзей, но всегда говорит, что у нас ни в чем не было недостатка».

В июле пришло известие о победе Руандийского патриотического фронта: резня прекратилась, и вскоре лагерь был ликвидирован. «Нам сказали вернуться в свои дома, но там ничего не осталось. Однако мы стали свидетелями солидарности, объединившей многих: люди протягивали друг другу руку помощи, сирот принимали в семьи, которые все разрастались, и постепенно началось возрождение». Оно, по словам Жана-Поля, включало в себя не только строительство новых домов, но и – прежде всего – неустанную работу поместной церкви по восстановлению отношений между людьми.

«Священники, епископы, религиозные деятели, монашествующие призывали к прощению. Для нас это означало прощение наших бывших соседей, которые напали на нас. И мы простили. Постепенно это позволило нам вернуться к жизни». В конце 1990-х годов, объясняет Хабимана, страна столкнулась с необходимостью восстановить разрушенное. Традиционное местное правосудие (Гакака), сильно отличающееся от западного, фактически действовало так: подсудных хуту возили по деревням и спрашивали у выживших, помилуют ли они их.

«Почти всегда их освобождали, в том числе и потому, что взамен они часто предоставляли информацию о том, где были убиты наши родственники, где они похоронены». Присутствие Церкви, вдохновляемой Иоанном Павлом II, было основополагающим: она делала все возможное, чтобы помочь сиротам и вдовам обеих этнических групп, она искала сведения об убитых священниках и монахах, а также выясняла, кто среди людей посвященной жизни и в какой-то мере поощрял геноцид. Это так называемая система Гакака нкириситу. Епископы инициировали диалог между семьями жертв и виновниками массовых убийств. Встречи проходили в «базовых церковных общинах». Убийцы и жертвы по сей день собираются раз в неделю в домах друг у друга, чтобы вместе помолиться, поразмышлять над Евангелием и совершить какое-то дело милосердия».

Однако прощение, говорит Жан Поль, не теория. Его нужно пережить. После 1994 года молодой тутси поступил в среднюю школу при местной семинарии, в сердце его хранилось обещание, данное Богу в дни геноцида: «Если Ты спасешь меня, я стану священником». «Но у доброго Господа, – забегает он вперед, – были другие планы. В старших классах я познакомился с Пино, двоюродным братом Мари Луизы, который произвел на меня большое впечатление. Он был хуту. Этот мальчик переживал ту же боль: я сирота, его отец сидел в тюрьме, а его мать-тутси с родней, в точности как и моя, боролась за пропитание. Обе женщины были вынуждены соглашаться на самые изнурительные работы, чтобы в одиночку содержать семью. Боль Пино тоже имела ценность, не один я страдал».

«Однажды, – продолжает Хабимана, – несколько заключенных пришли работать в семинарию: среди них было много виновных в резне, и среди них – отец Пино. Пино очень стыдился, но я старался сделать все, чтобы его не тяготило его родство, и наша дружба продолжилась. В конце учебного года я навестил его дома и узнал, что его мать – тутси, вся ее семья была уничтожена, но ее пощадили, потому что она была замужем за хуту. Я не мог представить, какие страдания наполняли сердце Пино, разодранное надвое, как и весь народ Руанды. С помощью наших священников мы поняли, что общая боль могла стать отправной точкой для нового начала, для новой жизни, в которой следовало вживаться в опыт друг друга».

Следующие годы Жан Поль провел в Италии, обучаясь в семинарии. Однако в какой-то момент желание иметь семью ясно дало о себе знать. В результате, после нескольких месяцев диалога с наставниками и епископом, он принял решение оставить семинарию. Вернувшись в Руанду, он снова встретил Мари Луизу, которая тогда училась на медсестру. Для нее годы после геноцида тоже были тяжелыми, но притом способствовали большей зрелости. Молодые люди обручились и решили пожениться. «Нелегко было сказать семье, что я женюсь на хуту. Ее отец умер в бегах в Конго, и это усугубляло ситуацию. Некоторые родственники перестали со мной здороваться, обвиняли меня в том, что я забыл о преступлениях, совершенных ее этнической группой. Но наша любовь, сопровождаемая и направляемая добрым Господом в верности молитве и Церкви, была сильнее. Она дарована небесами, и никакой геноцид не в состоянии устранить этот факт. Мы поженились в 2013 году, сегодня у нас двое сыновей – Самуэль и Давид, и мы можем сказать, что хуту и тутси объединяет гораздо больше, чем разделяет. Но чтобы осознать это, нам пришлось встать на место друг друга».

Мари Луиза вспоминает: «Однажды я вместе со многими другими слушала показания убийцы-геноцидника, орудовавшего в Шанги. Жан Поль, которого я знала совсем недолго, тоже был на том собрании и сказал мне, что, возможно, его отец был среди жертв в приходе, но его тело так и не было найдено. Казалось, он говорил обо мне. Тогда я осознала, что нас объединяет общая судьба. Мы оба выросли без отца, без могилы, на которой можно поплакать, но с верой и надеждой. Жан Поль очень верил в Бога и в будущее. Это мы принесли в наш брак. Подобно тому, как мы прощаем друг друга в мелочах, мы учимся прощать и самые серьезные обиды».

Читайте также: Не друзья, но братья. История немыслимых отношений израильтянина и палестинца

Правительство Руанды многое сделало для примирения: сразу после окончания геноцида были упразднены этнические группы: теперь в документах просто пишут «руандиец». Однако многие раны по-прежнему открыты. «Вот почему необходимо и дальше молиться: чтобы слова Богоматери, явившейся в Кибехо, не остались без внимания. Геноцид стал призывом к обращению: сколько дел, сколько харизм, сколько добра было порождено той болью. Я на своем опыте пережил и последствия ненависти, и то, насколько сильнее прощение и любовь. Именно поэтому, – заключает Жан Поль, – каждое лето я беру своих итальянских студентов с собой в Руанду, чтобы они могли своими глазами увидеть, что мир возможен».