«Если мы не ищем самой сути, то чего же тогда мы ищем?»
Что значит искать суть в мире, где давно не существует единого мнения о том, что существенно важно? Размышление отца Адриена Кандиара о теме Митинга-2024.БЕРНАРД ШОЛЬЦ
Сердечно приветствую каждого из вас и отца Адриена Кандиара. Если мы не ищем самой сути, то чего же тогда мы ищем? Уже в месяцы подготовки к Митингу его тема нашла отклик и понимание во многих людях. Этот вопрос как будто позволил дышать, распахнул новый горизонт в мире, где мы ежедневно погружены в бесконечный поток информации и отвлекающих факторов, где мы затронуты, а порой даже захлестнуты непрерывными переменами, непредвиденными и часто жестокими. Очевидно, что необходимо обрести или вновь открыть для себя суть, позволяющую проживать с достоинством и в истине жизнь, которая не поддается риску скрытого или явного отчуждения, которая устремлена к поиску положительных и плодотворных отношений. Суть, которая помогает нам оставаться свободными и ответственными. Мы очень благодарны отцу Адриену Кандиару за то, что он принял наше приглашение поделиться с нами его опытом и размышлениями на нашу тему, сформулированную американским писателем Кормаком Маккарти. Те, кто посещал Митинг в последние годы, вспомнит, что отец Кандиар выступал в 2021-м на встрече, называвшейся «„Я“, вера и вызов разных культур», и в прошлом году на встрече «Уплощение мира и вопрос об истине». Оба раза мы убедились в его способности подступаться к важнейшим проблемам нашего времени с подлинным умом и самобытной проницательностью, которые мы находим и в его многочисленных публикациях, достигших широкой международной аудитории и отмеченных престижными наградами. Отец Кандиар родился в Париже; в 2006 году, после нескольких лет в политике, он вступил в доминиканский орден. Уже двенадцать лет он живет в Каире и работает в Доминиканском институте восточных исследований, а также является настоятелем местного монастыря. Безусловно, жизнь в Египте благоприятно отразилась на его особом даре вести искренний и плодотворный диалог с другими религиями и культурами. Спасибо, отец Кандиар, что вы с нами. Передаю слово вам.
АДРИЕН КАНДИАР
Спасибо, Бернард, за теплый прием. Спасибо всем вам. Действительно, я уже третий раз приезжаю на Митинг в Римини. Знаю, мой итальянский за эти годы лучше не стал, с ним всегда немного сложно. Прошу меня простить, особенно с учетом того, что я летел ночным рейсом. В Каире, где, как ты сказал, я живу, ко мне недавно пришел двадцатитрехлетний француз. Он провел в Египте несколько месяцев как волонтер и хотел поговорить со мной об окончании своего пребывания в стране (ему оставался еще один месяц). Я спросил о его планах на это время. Он немного подумал и ответил: «Брать по максимуму». Слово, которое он употребил, во французском языке, возможно, несколько изменило значение в сравнении с итальянским (тут оно означало бы «в полной мере наслаждаться имеющимся временем»). Это своего рода программа, которую люди его поколения часто повторяют как некий категорический императив, как главный секрет мудрости, как высшее правило морали, однако в устах этого молодого католика, отдающего, щедро жертвующего свое время, оно не звучало вульгарно, с оттенком гедонизма или эгоизма, как у Дон Жуана или Петрония. Он просто хотел насыщенно прожить последний месяц, без остатка отдать себя детям, которым преподавал, не растратить ни одного из драгоценных мгновений, в которые он мог открывать для себя Египет, согреваться любовью встреченных друзей, с головой погружаться в приключение в далекой от дома стране. Как видите, ничего предосудительного с нравственной точки зрения. Вот почему я не стал оспаривать его девиз «брать по максимуму» во имя узкого морализма, который, противопоставляя дух жертвенности духу наслаждения, вероятно, упускает самую суть. Бери сколько угодно, но о чем в конце концов речь? Или, точнее, каков порядок приоритетов? И я сказал ему: «Вот что произойдет в этот месяц. Если твой единственный девиз – в том, чтобы не потратить впустую и секунды, использовать время наилучшим образом, переживать только исключительные моменты, тогда бóльшую часть времени ты будешь спрашивать себя, живешь ли ты на высоте собственных ожиданий, не должен ли ты находиться в другом месте или с другими людьми. Ты станешь постоянно оценивать, сравнивать, сожалеть. „Брать по максимуму“ – требовательная тирания, парадоксальная, потому что она мешает тебе просто быть и радоваться тому, чем живешь. Она зароняет в сердце неуемное беспокойство, разрушающее обещания. Обязанность „брать по максимуму“ во всем влечет за собой прежде всего страх что-то потерять. Одним словом, если ты пытаешься „брать по максимуму“, тебе в итоге не удается взять ничего». Вероятно, в тот день у меня получилось выразиться ясно, потому что он, несмотря на усилие, приложенное, чтобы выслушать взрослого человека и его советы относительно жизни, меня выслушал и понял, понял в какой тупик ведет его такой девиз. Тогда он спросил у меня, что ему делать. Моя мудрость – в конце концов, всего лишь мудрость Сенеки: «Для моряка, который не знает, в каком порту встать на якорь, ни один ветер не попутный». Я спросил, чем он желает заниматься в последний месяц. Что важнее всего? Что ему не хотелось бы упустить? Пусть решит и ждет этого, а все, что Провидение даст вдобавок, – дар, который нужно принять с благодарностью. «Брать по максимуму» прекрасно, если знаешь, чего хочешь, что важно, если у тебя есть более-менее ясное представление о сути. Я бы не стал рассказывать вам этот эпизод, вполне типичный для жизни священника, не покажись он мне ярким образом нашего современного положения, когда люди из желания блага, из стремления творить добро настолько боятся потерять собственную жизнь, что-то упустить, что тонут в своих поисках, не отрывая глаз от вечно включенного телефона. Кто из нас его отключил? Он всегда работает и всегда под рукой как обещание (всегда разочаровывающее, но неизменно обновляющееся) чего-то более интересного, что откроется нам в сообщении, в уведомлении, которые, на наш взгляд, оправдают наше неусыпное бодрствование.
В чем мораль этой истории? Вместо того чтобы рассеивать внимание на все, лучше сосредоточиться на сути. Вывод, пожалуй, даже мудрый, но далеко он не заведет, ведь любой согласится, что стоит второстепенному предпочитать существенное. Кто возразит? Даже оригиналы, отстаивающие поверхностное и пустое, приходят к выводу, что существенное всегда одерживает верх. Все соглашаются: суть есть суть, однако гораздо сложнее договориться о природе этой сути. Вот когда начинаются проблемы. Не обязательно здесь, в Римини, куда христианское движение «Общение и освобождение» приглашает спикером монаха-проповедника. Вас не шокирует и не удивит, если я скажу вам, что суть, на которой мы должны сосредоточиться, – Иисус Христос. Несмотря даже на то, что на нашей встрече, разумеется, присутствуют не только верующие и не только католики (этим и привлекателен Митинг), никто не возмутился бы, услышав такой ответ. На худой конец, вы останетесь слегка разочарованными, потому что не узнали ничего нового и не приобрели ничего, чем можно было бы поделиться с другими по возвращении домой. А всем вам хорошо известно, что после Митинга, когда каждый вернется домой с головой, переполненной прекрасными воспоминаниями и свежими идеями, после всех увлекательных встреч мы вновь окажемся в мире, где нет единого мнения о том, что считать сутью. Именно это, безусловно, отличает современные общества: мы не соглашаемся друг с другом насчет существенно важного. Но это не новость. Об этом Макс Вебер писал уже сто лет назад, говоря о политеизме ценностей. Социолог смотрел на немецкое общество 1919 года, испещренное различными системами ценностей, среди которых, казалось, невозможно выбирать согласно научному методу.
Как уверенно решить: французская культура лучше или хуже немецкой? Возможно, у меня есть мнение по этому поводу (предоставлю вам догадываться о нем), но Вебер прав: это лишь мнение, а не научная истина. Проблема, отмечает он, идет еще дальше. Некоторые его современники видели в ненасилии, утвержденном в Нагорной проповеди, в призыве подставить другую щеку, недостижимый этический горизонт, тогда как, например, читатели Ницше совсем иначе понимают достоинство мужественного человека и предпочитают отвечать ударом на удар. Каждый, продолжает Вебер, должен выбрать между этими двумя непримиримыми этиками: одна с лицом дьявола, вторая – Бога. Не составит никакого труда умножить подтверждения тому, что ситуация, описанная Вебером, лишь укрепилась век спустя. Так, скажем, во имя этики сочувствия и отказа от мучений должны ли мы предлагать смерть тем, кто страждет, или же, напротив, нужно всеми силами противостоять эвтаназии, которая в скором времени способна подтолкнуть к смерти самых слабых, бедных, ограниченных в возможностях – тех, кого общество признает обузой для себя? Конечно, в этой дискуссии, разворачивающейся в нашем обществе, можно иметь очень ясное и четкое мнение. Однако нельзя считать, что мнение это, касающееся такой основополагающей темы, как жизнь и смерть, разделят с нами все, включая и наше непосредственное окружение. Так мы вступаем в бесконечные прения: бесконечные как раз потому, что неразрешимые.
Если мы не согласны насчет сути, наши аргументы, увы, часто никак не воздействуют на тех, кто их не разделяет. Вебер называл это войной богов, столкновения в обществе между непримиримыми позициями не только в отношении отдельных деталей, но и того, что должно бы считаться сутью. Мы унаследовали и диагноз Вебера, и его решение. Во избежание ожесточенной войны богов и распада общества, члены которого больше не соглашаются друг с другом насчет сути, он рекомендовал отличать факты от ценностей. Первые – объекты науки, а вторые относятся к сфере свободного выбора. Возможно, мы несколько радикализировали его позицию, его решение. Для Вебера обсуждение того, что является сутью, существенным, а что нет, должно было исчезнуть из научных дебатов, поскольку ответ на проблему не мог быть научным; мы же склонны устранить его в принципе. Ради сохранения мирного сосуществования в обществе мы можем заниматься коммерцией, вести дела, ходить в кино, болтать о футболе или погоде, но не обсуждать суть, не начинать дискутировать о том, что следует считать существенным. Точнее, мы можем дискутировать сколько угодно, если только не пытаемся быть правыми и не думаем, что наша суть более истинна или более существенна, чем суть нашего ближнего. Иными словами, во времена Вебера, в условиях, когда разные системы бились за господство друг над другом, политеизм ценностей был данностью, а в наших плюралистских демократиях он стал вопросом не факта, а права, потому что ни одна система ценностей, даже самая амбициозная, не может господствовать и навязываться свободе выбора каждого отдельного человека.
Каким в описанной ситуации должен быть христианский подход? Будучи сознательными носителями универсального спасения, обращенного ко всем, мы, конечно же, не можем довольствоваться тем, что на наших глазах Евангелие умаляется до ряда частных предложений, не касающихся всех. Думаю, важнейшее направление понтификата Бенедикта XVI можно определить как попытку вернуться к универсальности, вновь утвердить возможность общей почвы для дискуссии между людьми, почву рациональности. И на этой вновь обретенной почве мы можем обосновывать причины веры, так или иначе возвращая обсуждение сути в центр дебатов. Его усилия достойны восхищения, их нужно продолжать и расширять, и, вероятно, мероприятия, как Митинг, проделывают такую работу. Однако идти вперед стоит без лишних иллюзий. С человеческой точки зрения, плюрализм наших обществ по меньшей мере непреодолим, и именно эти общества мы должны преображать, вновь внося в них универсальное, которое необходимо возвещать.
Но не так просто благовествовать в плюралистическом обществе. Довольно быстро мы подстраиваемся и принимаем правила конкурентной игры. Как не без ожесточенной борьбы делят между собой рынки «Пепси» и «Кока-кола», так и нам придется отвоевывать долю рынка или хотя бы не потерять слишком много перед лицом конкурентов (ислама, пятидесятничества, атеизма и, возможно, в первую очередь – повсеместных безразличия и материализма). Для христиан есть искушение рассматривать себя в мире как один из разных лагерей (разумеется, лучший) и пытаться ради своего дела набрать как можно больше душ, с тревогой подсчитывая обращения и отступничества. Есть искушение с головой нырнуть в этот огромный рынок, где каждый предлагает растерянной толпе собственную идею сути, стараясь говорить громче остальных и привлекать внимание на фоне других рыночных предложений, многочисленных, как марки пасты в супермаркете за углом.
«Продай мне Иисуса», – сказала мне однажды вечером в баре девушка, привлеченная моим монашеским одеянием, которое во Франции сегодня выглядит более экзотично, чем в Италии. Вероятно, обращаясь ко мне с таким запросом, она хотела посмотреть, смогу ли я за несколько минут предложить ей нечто более убедительное, чем книги о личностном росте. Я ответил, что, хотя Иисус и омывает нас от греха, я не продаю моющие средства. Потому что подобное возвещение Евангелия – уже не благовестие. Мы хорошо знаем, что такое его понимание пронизано мирским духом, и ты уже не столько служишь истине, сколько стремишься доминировать над другими. Очень легко спутать (это вам говорит доминиканец) любовь к истине и страстное желание быть правым. Особенно если ты наследник Церкви, которая на протяжении долгого времени обладала на Западе своего рода монополией на суть. Не говоря уже о том, что прошлое рискует примешать к нашему миссионерскому рвению печаль разочарований и ностальгии. Конкуренция, мирские пути – не путь Евангелия. И не этот путь, как мне кажется, предлагал отец Джуссани. Я говорю крайне осторожно, зная, что здесь присутствуют буквально тысячи людей, способных лучше меня истолковать его мысли. Я достаточно мало с ним знаком, но в моем невежестве, как мне кажется, я все-таки понял, что он все силы отдавал, чтобы предлагать веру как увлекательное путешествие, а не как закрытость мысли. Иными словами, он не рассматривал суть, к которой вера дает нам доступ, как окончательное заключение, как вывод настолько завершенный, окончательный, что его можно представить и продать нашим современникам, как бутылку моющего средства. Для него это скорее объект поиска. И именно поэтому, думаю, воспитание – рискованное дело. В повторении и передаче окончательных выводов нет никакого риска – все уже написано. Нет риска, но и воспитания скорее всего тоже нет. По крайней мере, нет воспитания в вере, ведь вера не пункт назначения, которым завершаются любые поиски. Если поиск ведет к обращению, что же, достигнув веры, я больше не ищу? Напротив, вера – начало, исток непрестанного поиска, без которого она всего лишь идолопоклонничество, еще одно идолопоклонничество, пусть даже ты и поклоняешься истинному Богу.
Именно поэтому меня не удивляет, что в качестве темы Митинга была выбрана фраза из романа Кормака Маккарти, которой и посвящена наша встреча: «Если мы не ищем самой сути, то чего же тогда мы ищем?» Как видите, в центре вопроса не суть, а скорее поиск сути, и это все меняет. Утверждать, что ты обладаешь сутью, не то же самое, что искать ее. Церковь, видящая свою миссию в долге помогать увидеть, учить каждого искать суть, где бы она ни обреталась, – такая Церковь отличается от Церкви, которая просто требует присоединения к ней. Согласиться с тем, что вера представляет собой не обладание сутью, а начало ее поиска, – безусловно, наиболее действенное противоядие от искушения идолопоклонством, присвоением Бога, от искушения фанатизмом или риском жить согласно мирскому духу с его безудержной конкуренцией.
Говорить так, преподносить веру как поиск не значит восхвалять сомнение, и уж точно не постоянное сомнение. Сомнение существует, это факт, и некоторые души, мучаются от него, одержимы им и никогда не находят покоя, тогда как других оно едва касается. Проблема прежде всего связана с характером, а не с добродетелями, и было бы ошибочным приписывать ей ту или иную нравственную ценность. Но мы говорим не о восхвалении сомнения. Искать суть, будучи верующими, – значит не подвергать себя непрекращающимся тягостным сомнениям в Боге, в Его существовании, в Его Церкви, в Его благости, а верить, что мы никогда не доходим до конца наших поисков, мы никогда не обладаем Богом, Который есть Бесконечность, и мы вечно будем пребывать в процессе Его открытия, вечно в начале нашего пути, мельком увидев лишь внешнюю грань Бога, неизменно превосходящего в величии и красоте наши ожидания. «Вечность, скажете вы, это замечательно, у нас будет все необходимое время, чтобы привыкнуть». Но что именно значит сегодня жить поиском сути? Мы установили: нужно не обладать сутью, а искать ее. Однако что это значит, помимо красивых слов? Думаю, есть весьма конкретный ответ на этот вопрос, и, чтобы дойти до него, прошу вас последовать за мной в небольшом отвлеченном отступлении. Я знаю, дело идет к вечеру, в зале жарко, но поверьте, оно не будет слишком долгим. И потом, это не моя вина, это вина американского писателя Кормака Маккарти, автора романа, более-менее давшего тему нашему Митингу. Если у вас хватит любопытства прочитать роман, вы увидите, что фраза в нем не совсем такая. Что вы обнаружите в конце книги? «Если мы не ищем самой сути, то чего же тогда мы ищем?» (на итальянский английское слово essence переведено прилагательным essenziale – существенный, главный. – Примеч. перев.). Речь о сути, а не о существенном. Вероятно, организаторы Митинга, которые, кстати, никогда не утверждали, что дословно цитируют Маккарти, посчитали (и правильно сделали), что слово essenziale делает тему более широкой и значимой для многих из нас. Несмотря на общий корень, поиски сути вещей немного туманны, куда туманнее, чем поиски существенного, главного. Что именно мы понимаем под сутью? Не пускаясь в истолкование романа, ко всему прочему весьма загадочного, скажу, что Маккарти в книге понимает суть в ее философском смысле: как сущность, которая для Аристотеля есть причина, или начало, делающее вещь тем, чем она является. Поиск сути всякой вещи – поиск по преимуществу метафизический, ставящий вопросы за пределами явлений, за видимостью вещей – вопросы о том, чем вещи являются на самом деле.
Я уже читаю ваши мысли: «Ну вот, очередной доминиканец, который не в силах удержаться и не свести все к Аристотелю и к схоластике святого Фомы. Он пообещал нам что-то конкретное, а в итоге мы пытаемся разобраться между сущностью, субстанцией… просто невозможно!» Не переживайте, я не собираюсь уводить вас в сторону схоластики. Искать суть вещей таким образом – увлекательная перспектива для метафизика, но я не очень хочу этим заниматься. Если искать суть вещей – значит заключать их в тугой узел все более точных определений, боюсь, в результате они заслонят реальность, которая, напротив, неизменно предстает удивительной и неожиданной. Всегда интереснее то, чего мы не понимаем. Если вы вдруг не понимаете, что я говорю, считайте, что это интересно! [Аплодисменты в зале.] Вижу, что многие меня не понимают, но рассуждение всегда на пользу, хотя оно возникает позже, вслед за событием, вслед за встречей, которые подрывают любые наши прогнозы, любые наши предустановки. Метафизики важны (я не утверждаю обратное!), они приходят потом, чтобы расставить все по полочкам, наклеить правильные ярлыки. Они важны, как архивариусы, которые упорядочивают и классифицируют. У Наполеона были свои архивариусы, и благодаря им он сегодня нам более понятен. Но Наполеон не архивариус. Он творил историю, а не классифицировал ее. Я всегда боюсь, что чрезмерная любовь к классификации, к определениям выльется в то, что мы во имя сути пройдем мимо существенного, главного, того, что превосходит наши умственные схемы. И по правде говоря, я не уверен, что искать суть, как ищет ее метафизик, – по-настоящему христианское занятие, если только мы не понимаем поиск сути в совершенно ином ключе. Речь не о попытках втиснуть реальность в предустановленные рациональные определения. Речь о серьезном отношении к рассказу о творении. Его цель в Библии, разумеется, не в том, чтобы в описании событий соперничать с астрофизикой, а в том, чтобы явить нам значение, которым Сам Бог наделяет каждое из Своих дел. Сердцевина этого всем нам хорошо известного текста – рефрен, повторяющийся изо дня в день: созерцая творение, «Бог видел, что это хорошо». На шестой день, однако, рефрен несколько меняется. Сотворив человека по Своему образу и подобию, «увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма». Если вещи и, прежде всего, твари обладают сутью, которую мы должны искать, речь идет не о понятийном и отвлеченном определении, а об основополагающей благости – их глубинной истине. И потому пуститься на поиски сути – значит стараться перед лицом всякой вещи и особенно всякого человека говорить: «Как хорошо, что ты существуешь». Говорить, а главное, думать так, перенимать у Творца Его взгляд на мир, умеющий различать во всякой вещи отблеск Его благости, видящий ос и комаров и утверждающий: «Как хорошо, что ты существуешь», – видящий всякого человека и утверждающий: «Вот, хорошо весьма».
Ощущать суть вещей и тварей – значит уметь смотреть на них взглядом признания, радости, благословения. «Хорошо, весьма хорошо, что ты существуешь». Такую суть нужно искать. Порой она вовсе не очевидна. Если откровенно, я с настороженностью отношусь к тем, кто говорит, будто она бросается в глаза, кому ясно, что все благо. Если человек без усилия видит в мире благо, обычно он не смотрит на мир, а воображает его – это удобнее. Смысл не в том, чтобы идти по жизни с неизменной улыбкой на лице, с железобетонным оптимизмом. Потребность искать суть, благость вещей и тварей нужно переживать не наивно, не поверхностно, не через отрицание существования зла или злодеев. Говорить «как хорошо, что ты существуешь» нужно не только ребенку, невинно играющему на солнце, но и тому, кто подрезал тебя на дороге. Я живу в Каире и, признаюсь, порой с трудом вижу благо в людях, когда веду машину. Думаю, мой епископ, сидящий в этом зале, понимает, о чем я. Говорить это надо и убийце, военному преступнику, и не в качестве индульгенции, не чтобы свести на нет совершенное зло: «Ну нет, он не хотел причинять зло, он не плохой». Да, порой люди хотят причинять зло, да, порой они плохие. Но не в этом их суть, не это главное, хотя в иных случаях нужна целая жизнь, жизнь поисков и усилий, чтобы эту суть обнаружить – настолько она запрятана.
Как говорили Отцы Церкви, всякий человек создан по образу Божию, но из-за греха он утрачивает это подобие. Христианская жизнь заключается не только в том, чтобы стремиться через добродетели, Таинства и духовные практики восстановить наше собственное подобие Богу; необходимо страстно искать его и в других. Если мы еще не видим благость творения, значит, наши поиски не завершились. Если мы не нашли в творении отблеск Божией красоты, значит, наши поиски должны продолжаться. В такой жизненной программе нет ничего сентиментального или слащавого; напротив, это невероятная потребность из области мистицизма. Нужно позволить, чтобы каждая встреча вела к эпифании, к явлению Бога. Вот истинное христианское созерцание. Попытки разными более или менее изощренными методами потеряться в чем-то одном или во всем не имеют никакого отношения к Евангелию. Искать же в каждом человеке присутствие Бога, порой глубоко сокрытое, – вот что Иисус делает с утра до вечера. «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят», – обещает нам Иисус. Но где они узрят Бога, если не в лице ближнего? Да, правда, что для этого сердце должно быть достаточно чистым, чтобы мы видели в этом лице не враждебность, угрозу или вызов, а возможность встретить живого Бога. Часто говорят, что ближние – проверка нашей духовной жизни. Знаете, я могу думать, что очень продвинут в духовной жизни, что в достижении высот потягаюсь и с Терезой Авильской, а потом сосед громко включает музыку, и я прихожу в ярость. Так что про проверку все правда, и это важно. Правда еще и потому, что ближний – место, где должна укореняться любая христианская жизнь, место порой сухое и трудное, но необходимое, если я хочу всерьез искать суть, искать существенное, главное.
Как в любой программе духовной жизни, тут есть не только индивидуальный, личный уровень. Мы должны искать суть в нашей маленькой повседневной жизни, но в этом же направлении движется и наша общая христианская жизнь, это программа жизни и миссии Церкви. Благословлять, то есть говорить благие слова, слова истинного блага без скрытых мотивов. Как часто в глубине души мы, увы, говорим: «На самом деле, вовсе не хорошо, что ты есть, что ты существуешь, но так и быть, я стерплю». Иногда мы слышим за заявлениями о всеобщей доброжелательности множество мысленных оговорок, которые звучат как сожаление. «Все-таки было бы проще, – слышим мы то и дело в тишине, – если бы не было гомосексуалистов или мусульман». Эти «было бы лучше, если бы тебя не было», к сожалению, не дают расслышать наши попытки возвещать Евангелие. Конечно, сколько угодно обсуждать вопросы сексуальной морали или религиозной истины, и для этого найдутся основания, если и только если начинать с самого начала: говорить, и не просто говорить, а искренне думать про каждого человека: «Хорошо, что ты существуешь». Ибо говорить это – значит подлинно передавать и провозглашать Благую весть.
Любой мистицизм предполагает аскезу, и этот не исключение: тут нужна аскеза сути, заключающаяся в том, чтобы не растерять себя во второстепенном. Сегодня нет ничего проще (хотя, пожалуй, так было и вчера), чем вовлечься в поверхностную полемику средств массовой информации. Порой даже из лучших побуждений: например, чтобы предложить христианскую точку зрения на ту или иную проблему. Но всегда ли это полезно для Царства Божия? Моя относительная известность заставляет меня довольно часто задаваться этим вопросом. Вот и сегодня утром журналисты спрашивали меня о темах, не связанных с Митингом. Как у всех, у меня есть собственное мнение (разумеется, очень правильное) о многом. В большинстве случаев я стараюсь основывать его на моей христианской вере. Мне всегда льстит, когда журналисты предлагают его развить. Иногда, даже если меня не спрашивают, у меня возникает желание поделиться моим мнением в соцсетях. Но действительно ли я возвещаю Благую весть? Не отвлекаюсь ли я на самом деле, не теряю ли я время, свое и других людей, которое можно употребить на поиск сути, не недостаток ли это самого главного? «Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам». Миссия христиан заключается прежде всего в возвещении сути, в способности видеть Благо и учить ему – не как некоему базовому знанию, не как главе из книги, которую следует зазубрить, а как образу действия; она в том, чтобы учиться смотреть на мир и на людей и видеть в них суть, существенное. Как любой образ действия, и этот передается исключительно, если мы сами практикуем его с терпением и смирением. Это очень простая и одновременно поистине необычайная задача, которую можно осуществлять везде, а особенно – в наших плюралистических обществах. Видеть и помогать другим видеть в каждом человеке явление Бога – это не мирская игра конкуренции, описанная выше, а способ кротко, но действенно преображать мир – по одному сердцу за раз.
Как я сказал в начале (и значит, я близок к завершению), в третий раз мне выпала радость приехать на Митинг в Римини, в третий раз вы оказываете мне честь, приглашая меня. Я совсем мало знаком со всем богатством, которое предлагает это событие, но начинаю что-то понимать. Прежде всего, я понял, чем Митинг не является. Понял, что он не то, что о нем говорят журналисты, интересующиеся им, только когда его посещают политики. Что еще важнее (и в первый раз именно с этим был связан самый большой мой страх), я понял, что Митинг не крепость, где христиане, верящие в одни и те же вещи, встречаются, а потом с новым воодушевлением и силой отправляются штурмовать мир, чтобы завоевать его и господствовать над ним. Это не заседание маркетологов, ищущих лучшие методы по продаже их бога остальному миру. Напротив, в разнообразии гостей и предложений Митинг, мне кажется, идет на риск, стараясь смотреть на мир, как он есть, с его противоречиями, битвами, неудачами, с его слепыми пятнами. Он старается смотреть на него взглядом Бога: как на чудо, возможно, раненное, но все же чудо, где Бог являет Себя и позволяет Себя увидеть.
Читайте также: Итоги Митинга-2024 и тема следующего года
Пожалуй, именно поэтому я каждый раз возвращаюсь сюда с радостью. Наверное, и вы приезжаете по той же причине. В конце концов, если мы, я и вы, не ищем самой сути, то чего же тогда мы ищем?
БЕРНАРД ШОЛЬЦ
Спасибо! Думаю, аплодисменты свидетельствуют о том, что вы затронули сердца и помогли посмотреть на мир и на самих себя, и ваши слова стали для нас ободрением. Действительно, мы ищем суть, существенное как раз в том смысле, о котором говорили вы: мы ищем его каждый день в чуде нашего мира, даже израненного. Такие спутники, как вы, – большая поддержка в этом поиске. Спасибо.
