Монс. Павел Пецци
Впервые я встретился с отцом Джуссани, когда выразил желание стать священником. Семинария св. Карла Борромео только начала действовать, и мы со священниками из Движения, один из которых стоял у истоков Братства св. Карла, поехали к отцу Джуссани, чтобы спросить его мнение. В ходе беседы один из священников спросил: «Зачем отправлять его в дом формации св. Карла? Он мог бы пойти в епархиальную семинарию». Тогда Джуссани поинтересовался у меня, что я об этом думаю. Я ответил, что, конечно, был бы готов, однако я глубоко чувствую именно миссионерское призвание: «То, что вы начали, изменило мою жизнь, и я хотел бы нести встречу со Христом по всему миру». Он пристально посмотрел на меня и сказал: «Если так, иди в миссионеры. Только никогда не забывай молиться Богородице о том, чтобы ты всегда был таким, каким Бог создал тебя». Эти его слова я вспоминаю почти каждый день, особенно в моменты, когда мне труднее видеть, в чем состоит моя миссия. Я  возвращаюсь к ним и спрашиваю себя: что позволяет мне быть самим собой, тем, кем Бог меня сотворил?



Отец Альфредо
Милан. Библиотека Католического университета. Читая книгу, я замечаю, как мимо проходит очень красивая девушка. Она останавливается рядом со своим парнем, он смотрит на нее погасшим взглядом. Чуть позже, перед лекцией, я встречаю отца Джуссани и рассказываю ему об этой сцене. Он отвечает: «Современный человек больше не в состоянии изумляться».

Обычно я ждал его на входе в главную аудиторию до начала занятий. Он часто приводил в пример отношения между ребенком, отцом и матерью, и однажды я сказал ему: «Когда я был маленьким, мои родители не любили меня». Он же: «Нет, они любили, как умели». Я почувствовал, что исцелился, снова встал на ноги.

Кафетерий университета. В тот вторник после обеда и первой лекции о «Религиозном чувстве» мне опять посчастливилось составить компанию Джуссани — только я и он. Пока мы ждали у стойки наши напитки (он — свой любимый ликер «Кина», я — капучино) я обратился к нему: «Джус, послушай анекдот. Ребенок возвращается домой из „Дзолы“ [школа Движения] и говорит: „Мама, учительница сказала, что ослы летают“. — „Нет, Карлетто, скажи ей, что ослы не летают!“ — „А знаешь, кто ей это сказал?“ — „Кто?“ — „Отец Джуссани!“ — „А, ну раз так…“» Джуссани отреагировал громогласно: «Тот, кто говорит такие вещи, жулик! А ты… — он ткнул в меня пальцем, чуть не выколов глаз, — никто лучше тебя не знает, что я чаще всего повторяю на занятиях!» Действительно, я ходил на его курс лет десять подряд, даже после окончания университета, и чаще всего он повторял следующее: «Если хотите стать взрослыми, свободными, чтоб никто вас не водил за нос, приучитесь сравнивать все, что я вам говорю (и что говорят вам другие: преподаватели, родители, друзья, газеты), с вашим сердцем».

В 1983 году после пасхальных каникул я не сразу вернулся в Милан и задержался у родителей дольше, чем предполагал. Моя (бывшая) девушка написала мне письмо. Его подписали некоторые друзья. Самое неожиданное приветствие было такое: «Я сирота без твоего присутствия. Поправляйся скорее! Но не торопись, поправься как следует. Привет родителям. Отец Джуссани».

Рим, семинария Братства святого Карла Борромео. Неожиданно я вижу его на лестнице, ведущей на второй этаж. «Джууус! Как ты?» — «Ууу [сложно передать на письме его характерное гортанное «ууу»]. Я старый!» — «Как старый? Ты же всегда повторяешь фразу святого Августина, что „жизнь — переход от юности ко все большей юности“!» Он ответил: «Я сказал, что я старый, а не что я чувствую себя старым!»

Жан-Франсуа
Отца Джуссани я впервые увидел на студенческой встрече в Милане. Мои друзья-итальянцы, учившиеся в Бельгии, решили познакомить меня со священником — автором книги, которую мы читали на школе общины. Я сидел далеко, плохо понимал по-итальянски, и, несмотря на попытки друзей переводить, мне не удавалось услышать что-то для себя. Он бурно жестикулировал, говорил громко, иногда даже переходил на крик. Несомненно, он страстно делился со слушателями чем-то дорогим для его сердца, но моего сердца его слова не достигали. Мне тогда казалось более полезным то, что передавали мне мои друзья. Они же объясняли: «Все, о чем мы тебе говорим, происходит от этого священника! Без него нам нечего было бы тебе сказать!» Так во мне зародилась симпатия на расстоянии — благодаря отблеску его присутствия в важных для моей жизни людях.

Совсем иначе обстояли дела при личной встрече, когда я начал проверку призвания. Я приходил к нему с моими убеждениями, с моим видением того, как я хотел служить Господу. К моему удивлению, он никогда не давал советов или указаний, кроме одного: молиться Деве Марии о том, чтобы она помогла понять, к чему я призван, и оберегала мой путь. Отец Джуссани задавал мне вопросы, распахивавшие мой взгляд и побуждавшие смотреть на мою жизнь и на весь мир: «Что ты открыл, читая этот текст? В каком типе свидетельства, по-твоему, мир сегодня нуждается больше всего?» Он хотел, чтобы я проделал путь, чтобы он становился все более сознательным, а не навязанным извне. Через тридцать пять лет после тех встреч я по-прежнему испытываю благодарность за его взгляд на мою свободу, в котором было столько доверия.

Джованни
Рождество 1994 года, мое первое Рождество в Москве. Мы спокойно сидим за столом, и вдруг раздается телефонный звонок. Жан-Франсуа отвечает, возвращается, несколько изменившись в лице: «Джованни, это тебя. Отец Джуссани». Я не думал, что это шутка. Вот уже несколько месяцев мне рассказывали о «странном» вращении моих слов из письма друзьям (я до сих пор не знаю, как оно попало в его руки). Слова эти постоянно цитировали вместе с моим именем, они закрепились в «лексике „Общения и освобождения“»: «Насыщенность мгновения, как говорит наш друг Джованни из Москвы…» Я не думал, что это шутка, но все-таки удивился. Джуссани просто хотел поздороваться и узнать, как у меня дела — у меня, человека, который, как и большинство людей в Движении, ни разу не говорил с ним; у меня, никогда не имевшего в Движении никакой ответственной роли, если не считать игру на гитаре во время встреч ответственных.

При участии другого телефониста, но с таким же удивлением сцена повторилась незадолго до Пасхи. Тут уж можно было голову потерять: цитаты множились, слова почти всегда сопровождались именем человека, их произнесшего. Я стал звездой!

В апреле 1995-го нас приехал навестить ответственный из Memores Domini. В личном разговоре на мою просьбу дать мне какую-нибудь особую «аскетическую» задачу, он неожиданно ответил: «Джованни, я дам тебе странное задание, но ты отнесись к нему серьезно. Раз в три недели звони отцу Джуссани. Вечером в субботу он обычно бывает в Гудо (там находится мужской дом Memores Domini). Звони на домашний номер и узнавай, пришел ли он и не хочет ли он с тобой поговорить». Я послушался, и ни разу не случилось, чтобы Джуссани не ответил и не посвятил мне десятки драгоценных минут своего времени. Он спрашивал, как я, что делаю, как мы живем в Москве. Рассказывал о себе, чем он живет, что понимает. Казалось бы, диалог на равных, как между двумя давними друзьями. Думаю, эта абсолютная несоразмерность спасла меня от гордыни.



Сюрпризы на этом не закончились. Летом 1995-го на духовных упражнениях отец Джуссани прочитал одну из своих «исторических» лекций. В конце все стали в молчании выходить из зала, и я тоже. Один из ответственных Memores Domini увидел меня, кивнул в знак приветствия, взял за руку и вполголоса сказал: «Иди поздоровайся с Джуссани». Потом он отвел меня за сцену, куда меня пропустили только благодаря ему. Джуссани говорил в окружении руководства Memores Domini. Я остановился в трепете на почтительном расстоянии. Он увидел меня, прошел сквозь круг людей ко мне и обнял, словно старого друга, которого он давно ждал. Эта сцена впоследствии повторялась на всех упражнениях («охранники» стали пускать меня без проблем), принося мне новые встречи с ним, приглашения на обед или ужин в дни сразу после лекций, часто проходившие под аккомпанемент гитары и песни, с которой связывал меня отец Джуссани.

Последний этап нашей дружбы. По телефону я рассказал Джуссани об одной проблеме, терзавшей меня. Его реакция была мгновенной: «Приезжай навестить меня, я оплачу билет на самолет». Это был май 1998 года, с тех пор в течение полутора лет я неоднократно проводил выходные у него, словно моя проблема была для него важнее всего остального. Он всегда усаживал меня на почетное место за столом, относился ко мне, как к принцу, и всегда просил спеть одну и ту же песню.

Во время одной из таких последних встреч, предшествовавших его болезни, я набрался смелости и спросил прямо: «Отец Джуссани, почему ты так сильно любишь именно меня?» Ответ был молниеносным: «Понимаешь, Джованни, я переживал кризисный момент, и твои слова о насыщенности мгновения позволили мне начать все заново». В таких ситуациях ты либо умираешь от стыда, либо говоришь глупости. Я выбрал второй вариант: «Но, отец Джуссани, я в том письме просто повторил слова, которые услышал от тебя!» — «И в самом деле, ты не понял ничего из того, что написал! Всегда молись Богородице, чтобы она позволила тебе понять твои слова».

После долгой реабилитации, в мучительный период перед его смертью я виделся с отцом Джуссани еще три-четыре раза, последний — в октябре 2004 года. Его глаза всегда сияли радостью и нежностью, он был просто доволен, что я рядом.

Таким был отец Джуссани: чистой свободой на служении собственной человечности, человечности, переполненной пламенной любовью к Иисусу, любовью к другому вплоть до предпочтения, которое отражало это его любовь к Иисусу и становилось дорогой для всех. Если я и говорил о себе, то только для того, чтобы свидетельствовать о нем и воспеть хвалу Богу, Который по-прежнему изумляет мир Своими святыми.

Джованна
Я познакомилась с отцом Джуссани на улице Мартиненго в Милане, в скромном домике рядом с монастырем Малых сестер милосердия Успения, где жил их капеллан, отец Романо Скальфи — основатель и душа фонда «Христианская Россия». Отец Джуссани проводил там много времени. В комнатке на первом этаже он принимал бесконечную вереницу людей, просивших его о встрече. Это был конец 1970-х – начало 1980-х годов, я только-только встретила Движение благодаря отцу Романо и часто во второй половине дня, освободившись после уроков, приходила помогать ему. Около пяти часов начиналась чайная церемония. Отец Скальфи выходил на лестничную площадку и что есть силы кричал: «Джус, чай!» (на русском языке). Спустя несколько мгновений отец Джуссани поднимался, оба усаживались в комнате, служившей залом для собраний и столовой, где во всю стену висела карта СССР. Мы (я и другие помощники) присоединялись. Отец Скальфи часто приводил какую-нибудь поразившую его цитату или рассказывал истории о христианах или инакомыслящих в Союзе. Джуссани слушал, порой буквально подскакивая на стуле в изумлении и воодушевлении, которые он неизменно испытывал перед человеческим опытом. Мы смотрели «на них говорящих», едва понимая важность того, что они говорили, но мы видели (и этот образ живет в моем сердце до сих пор) двух людей, которыми во всем двигало пламенное желание славы Божией, которые горели Его любовью к человеку, Его жаждой единства.



Еще одно воспоминание связано со вторником в штаб-квартире Движения в Милане, где регулярно проходили встречи с группой ответственных, в которую входила, пока жила в Италии, и я. Отец Джуссани обратился к тому, кто сидел рядом с ним, и сказал: «Помнишь, неделю назад мы вместе были в Брианце, в Дезио, и встретили там человека, который нас поразил. А на следующий день мы попросили еще раз с ним увидеться…» Я заметила вопросительный, недоумевающий взгляд собеседника, словно не понимавшего, что происходит… Но отец Джуссани не остановился и продолжил рассказ, и постепенно стало понятно, что он говорит о своей встрече с Иисусом, у которой были те же черты (только здесь и сейчас), что и у встречи с Ним Иоанна и Андрея, а потом — и других учеников. Он говорил о себе и о Человеке, заполнявшем его сердце и ум, а мы, слушая его, переносились в очень конкретное и вместе с тем мистическое измерение. Важны были не столько слова, сколько его способ воплощать в них и передавать реальный опыт. И когда в конце рассказа мы все словно пробудились, по щекам многих из нас текли слезы ностальгии и желания. 

Роберто
Я впервые встретился с отцом Джуссани в аудитории Миланского политехнического университета. Община пригласила его неформально — просто познакомиться с нами. Это был его первый визит в Политех. Мои друзья, зная о моем увлечении Леопарди, попросили меня в качестве приветствия прочитать одно из стихотворений этого поэта, которого Джуссани горячо любил  считал другом. Помню, я продекламировал «Неотвязную мысль». Нас в аудитории было человек двести, сразу воцарилась полная тишина, все слушали с большим вниманием. После нескольких первых строф отец Джуссани пришел в волнение, его лицо стало очень серьезным, глубоким, в глазах стояли слезы. Мне было неловко, но я продолжил читать. Когда я закончил, он обнял меня и сказал, что растрогался, поскольку никак не ожидал ничего подобного в месте, где, казалось бы, правят лишь наука и техника. Потом он добавил: «Да, такое возможно! И это значит, что в поэзии Леопарди обитает истина, которая, как капля, точит камень и проникает повсюду». С того года отец Джуссани начал серию публичных встреч и конференций в Политехе, которые проходили на протяжении нескольких лет. Они были посвящены некоторым поэтам (Леопарди, Пасколи, Реборе) и годами служили местом встречи для многих студентов, причем не только из нашего университета.



Так я случайно познакомился с отцом Джуссани. Через год я встретился с ним уже лично и впервые заговорил о призвании, о том, как Христос охватил мою жизнь, о желании посвятить всю жизнь Ему в Memores Domini. Помню только, что встреча была короткой. Он задал всего несколько вопросов, но они были такой глубины, что наложили отпечаток на всю мою жизнь. Больше всего мне запомнилось, что вечером, вернувшись домой, я заметил в себе радость, какой никогда раньше не испытывал. Ночью я не мог сомкнуть глаз от волнения и счастья. Его присутствие и его слова наполнили меня странным чувством умиротворения, надежности и уверенности. Никогда и ни с кем (включая людей, хорошо меня знавших) я не ощущал такую огромную любовь к моей жизни. До того дня образ Божьей любви в моей жизни воплощался в родителях, в чуткости и заботе моей матери, в доброте и самоотдаче моего отца. Но после той встречи, благодаря тому человеку, отцу Джуссани, я понял, что существует Нечто более великое, чем даже любовь моих родителей и братьев, Нечто облекающее всю жизнь в бесконечную уверенность и делающее радостным человеческое сердце. Перед ним я словно на опыте пережил милосердие Христа, словно Сам Христос лично сказал мне: «Ты можешь быть тем, кто ты есть, бедным неисправимым грешником, но ты часть Моей радости, Я люблю тебя таким!» Перед отцом Джуссани было просто вновь утверждать просто и безоговорочно: «Да, Господи, Ты знаешь, что я люблю Тебя». С ним ты постоянно чувствовал, что тебя сопровождают и учат нравственности.

Потом было еще много встреч с отцом Джуссани, все без исключения важные, и каждая так или иначе строила мою жизнь. Расскажу только об одном моменте, когда он задал направление всему моему будущему в рамках призвания. Был май 1991 года, мне было тридцать пять лет, я жил в доме Memores Domini в Милане, нас было человек пятнадцать. Однажды вечером, когда мы ужинали, Джуссани без предупреждения заглянул к нам. Он сел за стол (так получилось, что рядом со мной) и начался спокойный разговор. Периодически отец Джуссани в молчании пристально смотрел мне в лицо, а потом наконец сказал: «Тебя ждет Россия». Я тут же ответил: «Да!» Я произнес это «да» от всего сердца, без тени сомнения, переполненный простодушным дерзновением, как ребенок, радостно говорящий да на предложение мамы. Мое «да» не было результатом взвешенного размышления, я понятия не имел, что такое Россия, ни слова не знал по-русски. Это были далекие неизвестные края, о событиях в которых в те годы можно было прочесть только невеселые вещи. Но я сказал да, потому что отец Джуссани был человеком, чья жизнь вселяла в других уверенность, мир, любовь к собственной жизни, отчего будущее наполнялось положительностью, спокойствием и всецелой открытостью. Так случилось и для меня. Невозможно было даже помыслить другой ответ, он бы и в голову не пришел. В мае 1992-го я отправился в Москву, нас было трое. Перед отъездом отец Джуссани сказал: «Первым делом, как доберетесь, пойдите к иконе Владимирской Богоматери и помолитесь».



Последний раз я виделся с ним летом 2004 года, за несколько месяцев до его смерти. Мы навестили его с отцом Павлом Пецци и группой молодых людей из России, которые были в Италии на международных каникулах Движения. Незадолго до конца встречи он взглянул на меня и сказал: «Помнишь, как ты читал Леопарди в Политехе?» С того дня прошло почти тридцать лет, я не был его ближайшим другом, но он по-прежнему помнил, какое стихотворение я декламировал. Мне в голову приходят слова из Псалма: «Что есть человек, что Ты помнишь о нем, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?» Так же пламенно любит человек, который всю жизнь реальным образом, во плоти, отождествляется со Христом. Невозможно не желать такую же человечность для собственной жизни.