Пинтуриккьо. Младенец рук. Деталь, ок. 1492

«Тепло Рождества объединяет, примиряет, возвращает надежду»

Письмо президента Братства «Общения и освобождения» в газету «Corriere della Sera»: «Божественная любовь делается достижимой, ощутимой, благодаря Воплощению».
Давиде Проспери

Уважаемый главный редактор,

в недавнем интервью, опубликованном в «Corriere della Sera», Лоренцо Джованотти (итальянский музыкант, рэпер. — Примеч. перев.), комментируя песню Джона Леннона «Imagine» говорит: «Без религий мир был бы хуже, потому что вера — самое человеческое, что есть в нас. <…> Дело не в том, чтобы освободиться от религий, а в том, чтобы освободиться». И далее: Церковь — «мой дом». Джованотти описывает и мой опыт, но прежде всего позиция, которую он выражает, революционна на фоне всеобщего менталитета.

Его слова ставят вопросы, касающиеся, думаю, всех. В каком смысле вера способна освободить нас? Каким образом Церковь, то есть человеческая реальность, образованная людьми ограниченными и хрупкими, как все остальные, может быть местом истинного освобождения? Кажется, это лишь сказка или абсурд.

Есть, однако, один неоспоримый факт: каждый желает быть по-настоящему свободным. Свободным от чувства, что ты никто, случайная цифра, затерянная в общей массе. Это чувство не в состоянии усыпить даже получающая все более широкое распространение свобода, основанная на правах и технологиях. Мы подавляем наше желание с помощью различных отвлекающих факторов, благо культура, в которую мы погружены, всячески этому способствует. И что в результате?

Итало Кальвино, описывая своеобразный «ад», которым часто является ежедневная жизнь, говорит: «Есть два способа от этого не страдать. Первый легко удается многим: смириться с адом, приобщиться к нему настолько, чтоб его не замечать. Второй, рискованный и требующий постоянного внимания и осмысления: искать и безошибочно распознавать в аду, кто и что не имеет к аду отношения, и делать все, чтобы не-ада в аду было больше и продлился он подольше». Кажется, перед лицом умножающихся войн и вспышек нетерпимости и насилия, перед лицом пустыни, часто выходящей на первый план в повседневности, возникает искушение пойти на поводу у первого способа. Если только посреди ада нет чего-то, что не имеет к аду отношения.

Отец Джуссани так комментирует фразу Кальвино: «„Кто и что в аду не имеет к аду отношения“. Это свершившийся факт! <…> Судьба, наша Судьба сделалась Присутствием, как присутствие отца, матери, брата, друга, как спутник, нежданно возникший на дороге, по которой мы шли. Спутник — Эммануил, С-нами-Бог! Это свершившийся факт!» В определенный момент истории произошло нечто новое, и это изменило все. Хотя ничто как будто не изменилось. Вот по-настоящему «революционный» аспект Рождества. Действительно, что может изменить Младенец в яслях?

Сколько бы ни старались затушевать его смысл, этот праздник по-прежнему объединяет всех, и верующих и атеистов. Почти несознательно все ощущают странное, парадоксальное тепло, исходящее от новорожденного Ребенка, лежащего на холоде. Тепло, растапливающее лед ожесточенных сердец, объединяющее и примиряющее, возвращающее надежду. Думаю, не случайно люди склонны отмечать этот праздник с родными и близкими. Именно в Рождество перед Богомладенцем, спящим на руках матери, мы вновь открываем силу, заключенную и в наших хрупких телах, позволяющую напоминать друг другу о самом важном, обмениваться единственными словами, которые по-настоящему освобождают: «Ты любим». Отец Джуссани говорил, что «нужно смотреть на семью как на самый впечатляющий пример Воплощения». Сквозь кажущуюся малость нашей человечности продолжает струиться тепло близости Бога к нашей жизни: как отца, матери, брата, друга.

Данте намекал на это в ХХХ песни «Чистилища»: «Как иногда багрянцем залиты / В начале утра области востока, / А небеса прекрасны и чисты, / И солнца лик, поднявшись невысоко, / Настолько застлан мягкостью паров, / Что на него спокойно смотрит око...» Подобно тому как ослепительный свет солнца на заре становится терпимым для глаза, благодаря «багрянцу» и «парáм», смягчающим его, божественная любовь делается достижимой, ощутимой, благодаря багрянцу нашей плоти, благодаря человеческой компании. Нет более парадоксальной и одновременно более разумной вести. И я, вместе со множеством друзей, говорю, что эта компания, ведомая папой, Церковь — мой дом. И я желаю давать ей пространство, предлагая ее всем.