«Я есть Ты-творящий-меня». Когда в последний раз мы осознавали этот факт, настолько очевидный, что мы никогда о нем не думаем? Мне всегда помогало то, что святой Бенедикт говорит в четвертой главе своего «Устава», где он увещевает «смерть каждодневно иметь перед очами». Каждое мгновение, отпущенное нам для жизни, – дар. Каждое мгновение может стать последним. Именно об этом напоминает нам святой Бенедикт и именно это – непривычная для нас уязвимость – драматичным образом подтверждалось перед нашим взором во время пандемии. Или когда год назад Господь неожиданно призвал к Себе моего собрата Кике, или когда умер Агостино, пятилетний сын двух моих близких друзей. Их жизнь совершилась таким таинственным образом. Каждый из нас мог бы вспомнить бесчисленное множество подобных вызовов, на которые реальность не скупится. Но как раз эти вызовы и говорят нам о неотложной потребности жить, о том, что настоящий момент, этот самый момент, уникален и никогда не повторится. Какую безотлагательность должно вносить такое сознание в нашу повседневность!

Вечером, после заключительной молитвы, в последние минуты перед сном, я всегда в изумлении прислушиваюсь к биению моего сердца и отдаю себе отчет в том, что каждый удар дан мне безвозмездно, Другой пожелал, чтоб он был, и что следующего удара может не последовать. И я чувствую благодарность за дарованный мне день, пусть даже полный противоречий, и с любопытством желаю увидеть день следующий, если он мне уготован. Одним словом, я благодарен за то, что я есть. Все наши старания, все наши благие намерения не прибавят и секунды к нашей жизни. Так возникает молитва. Отец Джуссани в десятой главе «Религиозного чувства» говорил о «глубинном самосознании, сталкивающимся с Другим».



Я лично приобщился к благодати сознания о том, что Кто-то владеет нами, Кто-то предшествует нам, только во встрече со Христом, в плоти Церкви. «Я есть Ты-творящий-меня». Можно было бы сказать иначе: «Я есть Ты-зовущий-меня». Однажды летом на Митинге в Римини женщина, в которую я влюбился, пригласила меня на выставку, устроенную монахами из Кашинаццы, где она работала экскурсоводом. Я тогда и подумать не мог, что моя жизнь поменяет направление. Выставка меня не интересовала, меня интересовала только та женщина, и я пошел. Я слушал ее рассказ в потрясении: монашеская жизнь, которую она описывала, была радикальным, глубоким переживанием опыта, который мне был знаком по университетской жизни с друзьями из Движения. Это была возможность всегда переживать всю жизнь перед Его присутствием, так, чтобы любой жест, даже самый скрытый, имел к Нему отношение. Это была возможность всегда жить под Его взглядом.

Меня особенно поразила фраза отца Джуссани на одном из стендов выставки: «Природа опыта, породившего Кашинаццу, заключается в возникновении в мире единства людей, которые зря и любя Христа, горят ради мира. Они горят, чтобы созидать Церковь. Не кафедральный собор, как в Средневековье: они воссоздают Церковь как личность». Я тогда подумал: всю жизнь провести в какой-то дыре… они либо сумасшедшие, либо нашли секрет жизни. Надо сказать, Господь – безжалостный ухажер, Он использует все, чтобы покорить нас. Я отправился на выставку ради женщины, а вышел с монашеским призванием.

Этот жизненный эпизод определил для меня метод: метод жизни – событие, нечто непредвиденное. Никогда не знаешь, где Господь «устроит тебе засаду». И потому ты уже не можешь составлять рейтинг обстоятельств. Все для тебя: дни, часы, минуты превращаются в свидание с Присутствием, зовущим тебя. «Реальность – во Христе!» – говорил апостол Павел.



Когда я поступил в монастырь, это стало жизненной константой, ответом в рамках строгого послушания тому, чего от меня просят, послушания настоятелю и двадцати лицам, к которым я приобщился, вместе с которыми был призван. И уже не важно, моешь ли ты туалеты, как в первые годы, или варишь пиво (это моя нынешняя работа, но завтра она может поменяться). Речь всегда о призвании внутри призвания. Новизна зависит не от разнообразия того, чем ты занимаешься, а от Него, врывающегося в обстоятельства. Работа внутри работы – помнить о смысле того, что ты делаешь. Моменты молитвы, пронизывающие каждый наш день, – благодать, позволяющая возвращаться к такому сознанию. Они прерывают работу, но возвращают тебе ее смысл. Есть лишь одна вещь дороже жизни – ее смысл. Смысл же жизни вочеловечился в Иисусе Христе. Ora et labora. Работа становится молитвой, молитва – работой, а строгость клаузуры, с ее кажущейся монотонностью, выявляет то, к чему ты по-настоящему привязан. И у каждого человека, по сути, своя клаузура, более или менее строгая.

«Я есть Ты-творящий-меня», «я есть Ты-зовущий-меня». Можно было бы сказать: «Я есть Ты-любящий-меня». Со временем я замечаю, что целомудрие, к которому я призван, касается не только «посвященных», это не какой-то странный способ любить, а единственный. Целомудрие лежит у самых истоков, в самом начале: это тот бесконечный взгляд, которым на нас посмотрели во встрече, как на Петра, как на Закхея, как на Матфея. Я не мог не пойти за этим невозможным взглядом, встретившим меня и распознавшим всю мою нужду, все мое ожидание. Я бы просто потерял самого себя.

Со мной произошел необратимый факт: в моем «я» навсегда поселился этот взгляд, достигший меня через лица конкретных людей. Взгляд, которым на нас смотрели извечно, но который проясняется лишь во встрече. И когда с тобой случается такое, как не желать и самому смотреть на реальность тем же образом? Как можно не желать, чтобы Его глаза стали твоими глазами? Чтобы Он спустя две тысячи лет мог смотреть на реальность через тебя? Уже не я живу, но живет во мне Христос. Это не какая-то техника, это невозможно воспроизвести своими силами. Ты можешь смотреть так только потому, что на тебя уже посмотрели точно так же.

Я навсегда запомню визит одного моего одноклассника, атеиста, с которым нас по-прежнему связывают теплые отношения. В один прекрасный момент он не сдержался и задал мне животрепещущий вопрос о безбрачии – он больше всего его смущал. «Прости, – сказал я, – а ты помнишь свою первую влюбленность? Помнишь как ты смотрел на ту девушку?» – «Да, конечно», – ответил он. И вдруг он загорелся: «Я был рад даже просто видеть ее. У меня не получалось и слова ей сказать, но мне хватало, что она просто есть». – «Так вот, – продолжил я, – целомудрие означает переживать тот первый момент всю твою жизнь». И тут он понял, я понял, что он понял, поскольку такой чистый взгляд случается с тобой один раз и ты уже никогда о нем не забываешь.

И тогда единственная разумная позиция, позволяющая не потерять то, что с тобой произошло, – просьба, мольба, как свидетельствует и это паломничество. «Христос, просящий сердце человека, и сердце человека, просящее Христа». Перед моими вечными обетами отец Серджо (настоятель монастыря Кашинацца. – Примеч. перев.) сказал мне: «Знаешь, что Господь делает с тобой в принесении вечных обетов? Он навсегда делает из тебя человека, молящего о Его присутствии».

«Я есть Ты-творящий-меня». И Ты не просто постоянно даешь мне бытие, творишь меня из небытия, Ты мгновение за мгновением созидаешь меня из всего того, что со мной происходит по Твоей воле.