Он был человеком, он был святым.

Шел 1925 год. Пьеру Джорджо Фрассати только что исполнилось двадцать четыре. Папа Пий XI провозгласил Святой юбилейный год мира. В одном из многочисленных писем Фрассати писал: «Викарий Христа отворил Святые Врата, я же протягиваю тебе оливковую ветвь — символ мира. По возвращении ты обнаружишь, что Робеспьер изменился (Робеспьером Фрассати прозвал один из его друзей. — Примеч. перев.). Действительно, я подготовился к Святому году во время Адвента, читая Августина. Правда, чтения я еще не закончил, но получил от него великую радость, глубокое ликование, которые, к сожалению, еще не достигали души моей. Я также углубляюсь литературу… а затем приступлю к философии, если найду хороший перевод трудов святого Фомы Аквинского. Как видишь, планы на Святой год грандиозны. По-моему, мне удалось выработать наилучший способ чередовать скучное изучение механической технологии с приятным чтением. Год начался хорошо: подняв бокал с родителями, я отправился в Святых мучеников. В церкви, переполненной людьми, мы вместе молились о мире в Италии и о мире для нас. И мир этот, которого горячо желаем все мы, да явится в этот год, когда умножаются милости Господни». Письмо от 4 января адресовано Францу Массетти, впоследствии ставшему священником.

В другом письме, от 15 января, Пьер Джорджо пишет другу Исидоро Бонини: «Дорогой, мы переживаем Святой год, и поскольку Викарий Христа открыл Врата Справедливости, входя в которые все мы должны укрепляться в благодати, дабы получить награду вечную… я вручаю тебе оливковую ветвь, символ того Мира, которого я неустанно ищу. Ах, дорогой Исидоро, с каждым днем я все больше убеждаюсь, как безобразен наш мир, как много в нем несчастий, и как, увы, хорошие люди страдают, а мы, кому Бог даровал столько милостей, так мало им соответствуем. Это ужасное осознание терзает мой мозг, когда я учусь. Иногда я спрашиваю себя: продолжу ли я идти по доброму пути? Посчастливиться ли мне держаться его до конца? В этом чудовищном круговороте сомнений вера, данная мне в Крещении, подсказывает уверенным голосом: сам по себе ты не совершишь ничего, но, если Бог будет в центре всякого твоего действия, ты дойдешь до конца. Именно этого я хочу достичь, приняв за идеал изречение блаженного Августина: „Господи, мятется сердце наше, пока не успокоится в Тебе“».

В тот же день он пишет и своему сердечному другу Марко Бельтрамо: «Дорогой, мир душе твоей, вот пожелание… на Святой год; все прочие дары, какими мы обладаем в этой жизни, лишь суета, как суетны и все мирские вещи. Жить прекрасно, когда по ту сторону есть наша истинная жизнь, а иначе кто вынес бы бремя этой жизни, не существуй награда за страдания, вечная радость; если не уверенностью в Божьем суде, как еще объяснить восхитительную покорность стольких бедных созданий, ведущих борьбу с жизнью и часто погибающих? В мире, отдалившемся от Бога, недостает Мира, но нет и Милости, то есть истинной и совершенной Любви. Может, человеческих горестей стало бы чуть меньше, если бы мы все прислушивались внимательнее к апостолу Павлу».

Удивительно, как Фрассати судил о жизни и об истории в двадцать четыре года, за несколько месяцев до смерти. Особенно поражает, как он подчеркивает, что не смог должным образом ответить на благодать, дарованную ему Господом. Именно отсюда рождаются его дела милосердия и его глубочайшее смирение.

Пьер Джорджо родился в 1901 году в семье сенатора Альфредо Фрассати, представителя просвещенного либерального мира и основателя туринской ежедневной газеты «La Stampa», и Аделаиды Аметис. Его жизнь совпала с особым историческим отрезком — между мирскими радостями Прекрасной эпохи и Первой мировой войной — и даже захватила начало фашизма, к которому молодой человек испытывал отвращение. Он посещал лицей отцов-иезуитов в Турине, а затем Политехнический университет, где изучал горное дело, намереваясь посвятить себя самой обездоленной категории рабочих. Когда отца назначили послом в Германии, Пьер Джорджо последовал за ним и так познакомился со священником Карлом Зонненшайном, которого за служение беднякам и маргиналам прозвали «святым Франциском Берлинским». Это, безусловно, сыграло важнейшую роль в его дальнейшей миссионерской и благотворительной деятельности в Турине. Он настолько привязался к Веймарской Германии, что был духовно близок к немцам, когда те переживали французскую оккупацию Рура в январе 1923 года.

Жизнь Фрассати была недолгой, но ее нельзя назвать незавершенной. Его биография оставляет впечатление полного, всеобъемлющего существования, в котором не было недостатка ни в чем: «Мне вспоминается крепкий смуглый юноша, полный взрывной и выразительной живой силы. Когда он входил в Политех, казалось, в двери врывалась лавина жизни. <…> Меня восхищал откровенный и смелый вид, с каким он доносил до мира свои религиозные идеи. Его вера пылала» (из воспоминаний современников).

Духовная жизнь Фрассати, отмеченная почитанием Марии (особенно он любил черную Мадонну из Оропы) и ежедневным участием в Евхаристии, оставалась цельной даже в самые трудные моменты, как скалы в его любимых горах. Христианская дружба была для него важнейшей осью, местом разделения веры, и это привело к основанию «Компании подозрительных типов» (Compagnia dei Tipi loschi), которая сегодня существует по всему миру; главным связующим и подкрепляющим фактором в ней, несмотря на отдаленность, неизбежно возникающую в потоке жизни, является молитва друг за друга. Об этом Пьер Джорджо писал Исидоро Бонини 15 января 1925 года: «К сожалению, земная дружба одна за другой порождает в наших сердцах печаль из-за отдаления тех, кого мы любим, но я хотел бы, чтобы мы заключили договор, который не знает ни земных границ, ни временных пределов: единение в молитве».

От дружбы, понимаемой таким образом, родилось миссионерство, основанное прежде всего на Любви, вечной богословской добродетели, а также его общественная, политическая и культурная деятельность. Фрассати участвовал практически во всех католических объединениях и в Народной партии отца Луиджи Стурцо, которым восхищался. Он увлеченно, жадно и, безусловно, избирательно читал, был знаком с трудами святой Екатерины Сиенской, Августина, Данте (молитву к Деве Марии из «Рая» он выучил наизусть и читал ежедневно). Все для него было мостом к небесам, все помогало устремлять «взгляд к Горнему, к Другому», «не выживать, а жить».

Одним из самых дорогих людей для Фрассати была его сестра Лучана, скончавшаяся в 2007 году в возрасте ста пяти лет. Всю жизнь она посвятила сохранению живой памяти о любимом брате. Его отношения с родителями тоже были очень близкими и теплыми, хотя наиболее сокровенными и сильными чувствами Пьер Джорджо всегда делился с определенной осмотрительностью. Чтобы не перечить отцу и матери, он отказался от своей любви к Лауре Идальго, которую в непростой момент собственного брака они не одобрили. Нашему буржуазному миру такое послушание может показаться избыточным, но оно говорило о том, что определяло личность Фрассати, человека, сознававшего свою таинственную природу и стремившегося воплощать образ и подобие, по которому он создан.

Фрассати был беатифицирован в 1990 году святым Иоанном Павлом II, а 7 сентября 2025 года Лев XIV причислил его и Карло Акутиса к лику святых. Так достиг цели долгий путь, начавшийся на его похоронах и поразивший множество людей, которые тем или иным способом познакомились с ним. О притягательности такой полнокровной жизни говорил отец Джуссани, когда называл святость тканью христианской жизни и говорил, что святой — не супергерой, а истинный человек, отблеск образа Иисуса. Именно поэтому Фрассати — святой и для нашего времени, тяжелого и запутанного, прежде всего для молодых поколений.


* священник, журналист, автор книг, посвященных Фрассати.