«В простоте моего сердца я с радостью отдал тебе все»

Ваше Святейшество, я скажу – попытаюсь сказать – о том, как во мне, без всякого с моей стороны предвидения или, еще менее, желания, зародилось некое устремление, которое впоследствии Богу угодно было благословить.

1. «Что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что ты посещаешь его?» (Пс 8) Ни один вопрос в жизни не поразил меня так, как этот. Ответить на него мог лишь один Человек на свете, задавший другой вопрос: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф 16,26)
Ни один вопрос не потряс меня так, – чтобы перехватило дыхание – как этот вопрос Христа!
Ни одна женщина не слышала другого голоса, который говорил бы о ее сыне с такой неподдельной нежностью и безусловным уважением к плоду чрева ее, с такой абсолютно позитивной оценкой его судьбы, – только голос Еврея Иисуса из Назарета. Но более того, ни один человек не мог слышать утверждения его самого как абсолютной ценности, вне зависимости от его успехов. Никто никогда в мире не говорил ничего подобного!
Только Христос принял в Свое сердце всю мою человеческую сущность. Этому изумлялся Дионисий Ареопагит (V век): «Кто мог бы говорить о любви к человеку, свойственной Христу, преисполненной мира?» Я повторяю эти слова вот уже более пятидесяти лет!»
Поэтому энциклика Redemptor Hominis («Искупитель человека») осветила наш горизонт, как сияние среди тьмы, среди той полной беспросветности, в которой живет на земле современный человек, запутавшийся в своих вопросах.
Спасибо, Ваше Святейшество.
Простота сердца – вот что позволило мне ощутить и признать исключительность Христа с уверенной непосредственностью, какая бывает, когда с неоспоримой и несокрушимой наглядностью подступают такие события и мгновения, которые, появляясь на нашем личном горизонте, поражают до самого сердца.
Признание того, чем является Христос в нашей жизни, без остатка захватывает все наше жизненное сознание: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин 14,6).
“Domine Deus, in simplicitate cordis mei laetus obtuli universa” («Господи Боже, в простоте моего сердца я с радостью отдал Тебе все»), говорится в одном из молитвословий литургии св. Амвросия. Что это признание истинно, видно уже благодаря тому, что через него наша жизнь обретает наивысшую и устойчивую способность к радости.

2. Как современному человеку может открыться, что эта ра¬дость, которая есть человеческая слава Христа, в иные мгновения переполняющая мое сердце и голос, истинна и разумна?
Потому что этот Человек, Еврей Иисус из Назарета, умер за нас и воскрес. И сей воскресший Человек есть та Реальность, кото¬рою всецело определяется положительность бытия каждого че¬ловека.
Всякий земной опыт, прожитый в Духе Иисуса Воскресшего из мертвых, расцветает в Вечности. Но расцвет не отложен до конца времен; он начался уже в рассветных сумерках Пасхи. Пасха есть начало пути к вечной Истине всего, пути, уже пролегшего через человеческую историю.
Христос как воплотившееся Слово Божие сделался присутствующим во всякое время, во всей истории – ибо Он есть Воскрес¬ший – от рассвета Пасхи до конца времен, до конца мира сего.
Дух Иисуса, то есть Слова, ставшего плотью, делается ощутимым в повседневности для каждого человека – благодаря воздей¬ствию Его искупительной силы и на отдельную личность, и на всю человеческую историю, благодаря коренному изменению, происходящему в человеке после того, как он пережил встречу с Ним и последовал за Ним, как Иоанн и Андрей.
Для меня – в той мере, в какой я мог приобщиться к Христу во встрече с Ним и сообщить Его братьям в Церкви Божией – милость и благодать Иисуса стала опытом веры; той веры, которая в Святой Церкви, то есть в христианском народе, раскрыла себя как призва¬ние и как стремление окормлять новый Израиль Божий: “Populum Tuum vidi, сom ingenti gaudio, Tibi offerre donaria” («Я вижу Твой народ, с превеликой радостью приявший жизнь как приношение Тебе»), продолжает молитвословие литургии св. Амвросия.
Cтало быть, я видел созидание нового народа, во имя Христово. Все во мне сделалось поистине более религиозным, вплоть до сознания, устремленного к постижению того, что «Бог все во всем» (1Кор 15,28). Радость в этом народе становится “ingenti gaudio” («превеликой радостью»), иными словами, решающим фактором его истории, радостью осознания конечного положительного предназначения человека.
То, что могло показаться отдельным личным опытом, стало главной действующей силой в истории, а потому – орудием миссии единого Народа Божия.
Этим обстоятельством обоснованы поиски выраженного единства между нами.

3. Замечательный текст литургии св. Амвросия заканчивается так: “Domine Deus, custodi hanc voluntatem cordis eorum” («Господи Боже, сохрани сие расположение сердца их»).
В нашем сердце всегда возникает неверность, даже когда мы имеем дело с самыми прекрасными и истинными вещами; перед человечностью Бога и изначальной человеческой простотой человек всегда может оступиться, по слабости или мирской предвзятости, как это было с Иудой и Петром. Даже этот личный опыт неверности, постоянно возникающей в человеке, доказывая несовершенство каждого его шага, требует постоянной памяти о Христе.
Пастор Брандт в одноименной драме Ибсена в отчаянии восклицает: «Ответь мне, Боже, в час, когда смерть вот-вот поглотит меня: неужто всей воли человека недостанет, чтобы обрести хоть малую толику спасения?»; ответом на это становится смиренная положительность св. Терезы Младенца Иисуса, которая пишет: «Когда я сострадательна, во мне действует единственно Иисус».
Все это означает, что свобода человека, предустановленная Тайной, своей высшей и неоспоримой формой выражения имеет молитву. Поэтому свобода, по своей истинной природе, выступает как мольба о единении с Сущим, а посему с Христом. И в немощи человека, в его великой слабости свобода предназначена упрочивать любовь ко Христу.
В этом смысле Христос, Свет и Сила для всякого, кто следует за Ним, есть верное отражение слова, через которое Тайна проявляется в своей конечной связи с творением, т.е. милосердие: Dives in Misericordia (Бог, богатый Милосердием). Тайна милосердия выходит за рамки всякого человеческого представления об успокоении или отчаянии; чувство прощения также пребывает в этой тайне Христа.
Это окончательное объятие Тайны, против которого человек, даже самый далекий и самый извращенный, или самый мрачный и злобный, не может ничего противопоставить, не может ничего возразить: он может от него бежать, но это значит бежать от самого себя, своего блага. Тайна как милосердие остается окончательным словом даже над всеми бедами истории.
Посему конечный идеал, в котором выражается существование, есть просьба о подаянии. Подлинным главным действующим лицом истории является просящий: Христос, просящий сердца человека, и сердце человека, просящее Христа.